«…Степаныч молча курил самокрутку, выдыхая дым на дно окопчика. Ещё не осознавший в полной мере всего величия столь малого в рамках великой войны, события, Фёдор, расслабленно откинувшись на бруствер, жадно вдыхал воздух, пропитанный запахом пороха, дыма и горячего металла, и чему-то улыбался припухшими, искусанными в кровь губами. Где-то в белёсой вышине заливается жаворонок, очевидно, вспугнутый шумом, который произвёл бой. И от этого незначительного, но невероятного события, кажется, что наступившая тишина никогда не кончится, и всё, что только что пришлось пережить, это, просто, кошмарный сон. Или это Фёдору только кажется? Почему птаха не улетела прочь?…»

«…Оказавшись на месте, солдаты принялись спешно окапываться. Командир роты летал с одного фланга на другой, не давая спуску своим подчинённым. Особо он спрашивал с взводных. Раскатов понимал, что для большинства из них, первый бой может оказаться последним. Такова судьба этих «желторотиков», как мысленно называл он своих взводных, безусых юнцов, которым личным примером придётся поднимать бойцов в первую атаку, оказываясь во весь рост под прицелом вражеского оружия. Как командир роты, он считал, что от него, во многом от него, зависит исход боя на вверенном ему участке. И это подхлестывало, заставляло ещё более требовательно подходить к подготовке боевого рубежа перед встречей с врагом. Он подсказывал, делал замечания новичкам, порой, даже резкие, и подгонял, подгонял, подгонял…»

«…Под насыпью, то и дело, стали попадаться обгорелые остовы вагонов, где-то рядом ухала, прорывавшаяся сквозь колёсный перестук, канонада. Поезд зашипел, сбавил ход и, пробежав ещё немного, остановился. Солдаты заволновались. Откуда-то появился, поскрипывая новой портупеей и яловыми сапогами, начальник эшелона. Он широко шагал вдоль железнодорожного полотна, напряжённо вслушиваясь в еле различимые звуки, доносившиеся сверху. Удушающий зной раскалённого неба наполнился мерным рокотом тяжёлых бомбардировщиков…»